В кабинет психотерапевта приходят люди с  разными проблемами. Кого-то мучают панические атаки, бессознательные страхи, других - проблемы в отношениях, пищевые расстройства. Еще одна категория обращающихся за помощью -  люди, переставшие чувствовать удовлетворение  от жизни - у них многолетняя депрессия. Третьи не знают, как пережить потерю близких или расставание с любимым и это список можно продолжать.  Несмотря на явные и достаточно сильные страдания этих людей, им бывает очень трудно помочь.

Почему? Потому что каждый из них, (и все мы не исключение), имеют в своей личной истории длительный период психической травмы растянутый в несколько поколений. Все мы - дети, рожденные у родителей, переживших катастрофы в своей жизни на социальном, коллективном, историческом уровнях. Крепостное право, войны, переселения, голод, репрессии –  это порождало затаённый страх, ужас,  ненависть, зависть, беспомощность и унижение. Такие переживания, длящиеся веками, впоследствии,  рождают особенности поведения и самочувствия. Что в  итоге позволяет нам говорить о межпоколенческой передачи травмы.
?
Если в Германии, например, история нацизма насчитывает немного лет: Третий Рейх продержался с  1934 года по 1945 года, то в России волна социальных бедствий шла почти непрерывно с 1914 по 1956 год. Катастрофа, пережитая родителями, отзывается тем или иным дефицитом в поколении детей и приводит к эмоциональным и поведенческим искажениям.
?

Как же влияет межпоколенческая  травма на то, что психологическая помощь становиться затруднительной? Исследования в области нейропсихологии и применяемые в них методы визуального исследования мозга позволяют утверждать, что травма воздействует непосредственно на структуры мозга, которые отвечают за развитие специфических высших функций. Она затрагивает отделы мозга, отвечающие за установление близких, интимных и теплых отношений, за регуляцию аффекта и за определенные аспекты познавательной деятельности. 

Человек, оказавшийся в психологическом кабинете должен, по меньшей мере, суметь поверить психологу, положиться на его метод профессиональной помощи. Но это становиться невозможным, потому что вместо доверия специалисту много подозрительности, скрытой боязни, страха и  бессознательной преданности рабскому мышлению.

Опираясь на собственный опыт, могу сказать, что зачастую пациенты  в ответ на мое профессиональное внимание к ним, просьбу свободно выражать свои мысли на сессии или обсуждение границ в лечении реагируют отчуждением, тревожным цеплянием или обрывом терапии. Попытки психологического сближения вызывают гнев, тревогу и растерянность, а стремление к отдельности – острую вину. С одной стороны я, как последняя надежда на лучшую долю, с другой недоверие, страх и надменность, преходящая в презрительность. Как будто про современную действительность в нашей стране…